– Поблагодари их, но скажи «нет», может быть, завтра, не знаю. Здравствуйте, Эдвард. Входите. – Она снова села в эркере у окон, снаружи было темно, шел дождь. Бутылка белого вина была открыта и ждала на льду. Один тонкий бокал охлаждался рядом, перевернутый вверх дном. – Пожалуйста, наливайте себе, вы сейчас на клипер?
– Да, баркас готов. Ваше здоровье, мэм.
– И ваше. Вы единственный пассажир?
– Я не знаю. – Он колебался мгновение. – Вы выглядите чудесной, воздушной и недосягаемой, мэм.
– Мне жаль, что вы уезжаете. Может быть, все станет лучше, когда вы вернетесь, – сказала она; он нравился ей так же, как и прежде. – Вы вернетесь или сначала поедете в Шанхай?
– Это будет видно в Гонконге. Где вы остановитесь? На Пике, в Большом доме Струанов?
– Я не решила окончательно, поеду ли я вообще.
– Но… вас не будет на похоронах? – спросил он, сбитый с толку.
– Я приму решение завтра, – продолжала она, желая, чтобы он терялся в догадках, он и все остальные, даже Джейми. – Мистер Скай настоятельно советует мне остаться здесь, и я не очень хорошо себя чувствую. – Она пожала плечами. – Я решу завтра, место на пакетботе заказано. Я отчаянно желаю быть с ним, мне нужно быть там, и все же… если его не похоронят так, как желал он и желаю я, значит… значит, я предала его.
– Вы не предавали его, мэм. Все это знают.
– Вы не предадите меня, ведь правда, Эдвард? Вы доставите ей мое письмо, все, как мы договорились?
– Немедленно. Слово есть слово. Вопрос чести. Мэм. – Он посмотрел ей прямо в лицо.
– И я тоже дала вам обещание. Разве нет? Вопрос чести. Вечная дружба.
То, как она произнесла эти два слова, одновременно и было, и не было обещанием. Сколько он ни пытался, он не мог больше читать по ее лицу, как раньше. Раньше он знал бы точно, как далеко позволит ему продвинуться такое обещание. Теперь он ощущал барьер. Я рад, подумал он, ибо если существует барьер для меня, он будет существовать и для каждого мужчины. Шесть месяцев это все еще немного и срок самый подходящий.
Значит, в Гонконге ее может не оказаться. Как это повлияет на мое положение?
– Мои планы, мэм? Они зависят от Тесс Струан. – Он хотел рассказать Анжелике о своем настоящем плане, но был слишком умен, чтобы дать ей это понять даже косвенно. – Я надеюсь, что она начнет действовать на основе той информации, которую я ей предоставлю. Это займет по меньшей мере месяц. Если она пожелает, я задержусь на месяц и помогу, ей понадобится помощь, мэм. Все зависит от нее. Если вы прибудете с пакетботом, мы сможем встретиться и поговорить там. Если нет, вы позволите мне писать вам?
– Конечно, да, пожалуйста. Я буду рада. С каждой почтой. Обещаю, что буду держать вас в курсе моих планов. – Она выдвинула ящик стола и достала оттуда конверт. Он был адресован Тесс Струан. И не запечатан. – Вы можете прочесть его.
– Благодарю вас, мэм, но в этом нет нужды.
Анжелика забрала у него конверт, но не стала его запечатывать, а просто заправила клапан внутрь.
– Это избавит вас от необходимости держать его над паром, чтобы вскрыть, Эдвард.
Он рассмеялся.
– Почему вы так уверены, что я стал бы делать это?
– Я бы сделала. Это было бы слишком большим искушением. Но, пожалуйста, запечатайте его, перед тем как будете вручать ей.
Он кивнул.
– Вы как-то сказали, что теперь вы понимаете, почему я нравился вашему мужу, почему я был бы опасным врагом и еще более опасным другом. Возможно, это относится и к вам тоже, Анжелика.
– Может быть, – просто ответила она. – Я пробираюсь на ощупь в этом новом мире, Эдвард. Он полон трудностей и невидимых глазу опасностей. Но вы увидите, что на меня можно положиться, когда я даю свое слово, как я дала его вам. Не забывайте, что я француженка. – Легкая улыбка. – Прочтите его.
Письмо гласило:
Дорогая миссис Струан, читая эти строки, вы уже будете знать ужасное известие о Малкольме – извините, что я не могу говорить с вами лично, но доктор Хоуг посоветовал мне воздержаться от путешествия и на «Гарцующем Облаке», и на пакетботе.
Я не могу высказать вам, как я убита горем, что пережила. Позвольте мне просто сказать, что я любила его всем сердцем и старалась сделать все как можно лучше, пока он был жив, и после его смерти отчаянно пыталась похоронить его так, как он желал, в море, как был похоронен его дед, которого он обожал. Но мне запретили это. Пожалуйста, я умоляю вас, пожалуйста, сделайте для него то, что не смогла сделать я.
Но я смогла выполнить другой свой долг перед ним. Податель сего письма был другом вашего сына. Он привез сведения огромной важности – те, что он обещал передать Малкольму в день, когда он умер, те, что он, Малкольм, спешил передать вам, немедленно отправившись с «Гарцующим Облаком»: средство уничтожить ваших извечных врагов, Тайлера и Моргана Броков. Мистер Горнт поклялся мне, что передаст вам все до мельчайших подробностей. Я умоляю вас воспользоваться этой информацией, если она действительно так ценна, как он уверяет. Успешное окончание этой старинной вражды и избавление вас от боли, которую она вам причиняет, будет Малкольму, я знаю это доподлинно, лучшей эпитафией, какую он мог бы себе пожелать.
Она поставила внизу дату и подписалась Анжелика Струан, Иокогама. В письме был пост-скриптум:
Странно, не правда ли, что мы, между кем столько общего – я тоже ненавижу своего отца, он тоже пытался меня уничтожить, – были все это время такими чужими друг другу, так напрасно.
Эдвард Горнт с задумчивым видом заклеил конверт. Он положил его в карман и поднял бокал.
– Долгих вам лет, вы замечательная женщина, замечательная.
– С чего вы взяли?
– Вы ничего не просите, даете все, – ответил он с искренним восхищением и не добавил: «И вы не упоминаете о тридцати днях, когда, будучи женщинами, именно об этом вы думаете в первую очередь – ибо если вы носите ребенка, империя Струанов, б[о]льшая ее часть, принадлежит вам, будет это сын или дочь, хотя сын был бы идеальным исходом! И даже если вы не беременны, нескромная претензия на торговый дом Струанов будет столь же уместна и неопровержима. В любом случае вы все равно станете моей женой!» – Вы великая женщина, – спокойно произнес он, – и я надеюсь, что мне будет позволено разделить вашу вечную дружбу.
Он поднялся, галантно поцеловал ей руку и сразу вышел.
Вновь оставшись одна, она с удовлетворением кивнула, потом налила вина в его бокал – под рукой были и другие бокалы, но она специально выбрала этот – и пригубила вино с удвоенным удовольствием. Потом, решительно сдвинув брови, подняла бокал в сторону моря: